Иже во святых отца нашего Сергия, епископа Нарвского, священномученика и исповедника, святое житие и подвиги

В трагические годы первой половины ХХ века в русской церковной жизни воссияли святые, подобные великим отцам первых веков христианства. В лазурных высях церковного небосвода среди наследников великих святых – свв. Афанасия Александрийского, Иоанна Златоуста, Максима Исповедника и Феодора Студита – ясно сияет лик непоколебимого защитника Истины священномученика и исповедника Сергия, епископа Нарвского.

Будущий светильник Церкви Божьей родился в благочестивой крестьянской семье в деревне Новое Село Бежецкого уезда Тверской губернии. Относительно времени его рождения существуют противоречивые сведения, но сам святитель в анкетах обычно указывал 20 июня 1858 года. Во святом крещении он был наречен Иоанном.

С малых лет приученный к тяжелому и благословенному крестьянскому труду, отрок впитывал в свою душу живую веру и святую любовь к Господу из глубокого кладезя русского благочестия. Среди его многочисленных богобоязненных и боголюбивых родственников было немало ушедших в монастыри. Образование он имел только домашнее, самостоятельно изучив грамоту, читая молитвы и жития святых.

С раннего отрочества свои крестьянские заботы Ваня чередовал с молитвенным трудом служения Господу и наслаждения Им "во псалмах и пениях, и песнях духовных". Он горячо любил храм и службу Божию. Храм для него был домом Господним, домом родным и самым вожделенным. Отрок всегда стремился к храму, как цветок тянется к солнцу. Там он черпал свои духовные и телесные силы. Храм был для него величайшей святыней, центром его духовного бытия. А с 12 лет юный боголюбец уже ревностно посещал мужские монастыри, где подвизались его многочисленные родственники. Там он обретал духовное руководство у богомудрых монастырских старцев. Эти паломничества и определили его дальнейший жизненный путь.

Юношей он приехал в Санкт-Петербург и поселился при Новодевичьем Воскресенском женском монастыре, где пребывали монахинями его двоюродные сестры. Некоторое время в столице Иван работал вагоновожатым конки. Но вскоре по совету и наставлению своих родственниц, познавших сладость иноческого делания, он поступил послушником в Валаамский Спасо-Преображенский монастырь. Здесь, на островах Ладожского озера, под небесным водительством преподобных Сергия и Германа, он смиренно совершал свои первые аскетические подвиги. Но суровые климатические условия и очень тяжелые для его слабого здоровья послушания оказались молодому подвижнику не под силу. И игумен, отец Ионафан, великий молитвенник и опытный духовник, посоветовал смиренному послушнику перейти в Троице-Сергиеву Приморскую пустынь, располагавшуюся в восемнадцати верстах от Петербурга на возвышенном берегу Финского залива.

Молодой послушник с любовью был принят в эту тихую обитель святым и благодатным старцем архимандритом Игнатием (Малышевым), учеником и сомолитвенником великого Игнатия (Брянчанинова). Прозорливый подвижник духом провидел в молодом человеке будущего светильника Церкви Российской, стойкого воина Христова и определил его под духовное руководство отца Герасима, многолетнего трудника на стезе опытного монашеского делания. В святой обители будущий святитель прошел хорошую школу монастырского послушания, укрепился в истинном правоверии, и монашеской жизни.

После шестилетнего искуса послушник Иоанн, за миролюбие получивший фамилию Дружинин, сподобился монашеского пострижения. Испытавший с детства сладость благочестия, друживший с ним с юности, он испытал и особую сладость горячей молитвы и святого упования при пострижении. Принимая его от благодатной десницы святого старца отца Игнатия, он получил имя небесного покровителя обители – преподобного Сергия Радонежского. Это свидетельствует о том, что духовное возрастание молодого пустынножителя не осталось незамеченным архимандритом Игнатием, который имел к своему постриженному особое доверие, ибо прозрел в нем будущего своего преемника по настоятельству и будущего истинного служителя Святой Троицы, праведника и поборника Правды Божией.

Известно, что монах питается скорбию, скорбями оправдывает свое звание, всей своей жизнью – жизнью всевозможных испытаний, скорбей, искушений и напастей достигает желаемого, – все это и ожидало впереди отца Сергия.

Сподобившись неизреченной благодати Духа Святого, которая преисполнила все его существо, монах Сергий во всем старался подражать своему небесному покровителю, имя которого он теперь воспринял. Подобно преподобному Сергию, он возлюбил уединение, возгревал в своем сердце теплоту любви к Богу, совершал тайное доброделание; с дерзновением воздыхая, пребывал в непрестанной молитве, сокровищем в его нищете были "горячие слезы, плач духовный, стенания сердечные, бдения всенощные, пение трезвенное, молитвы непрестанные, стояния без отдыха, чтение прилежное, коленопреклонения частые, голод, жажда, простирание на земле, скудость во всем".

20 ноября 1894 года воин Христов был рукоположен во иеродиакона, а 24 апреля 1898 года преуспевшего на духовной стезе отца Сергия посвятили во иеромонаха. С огненной ревностью он стал предстоять у святого престола в пламенной молитве Господу Вседержителю; страхом, дерзновением и умилением были проникнуты все возгласы и священнодействия его, особенно при совершении Таинства Святой Евхаристии.

Духовный облик будущего святителя-мученика и все служение его глубоко поражали даже стороннего наблюдателя, в памяти которого навсегда неизгладимо запечатлевались та необычайная радость и благодатная сила, которыми преисполнялся отец Сергий после Святого Причащения, и вспоминались как день светлого торжества Православия, как день всерадостной Пасхи. Батюшка очень любил богослужения, замечательно знал устав, не окончив ни семинарии, ни академии. Это просто было глубочайшее знание, приобретенное неизреченной любовью к Господу и реально совершаемой службой. Когда он не имел возможности присутствовать в храме, то всегда правил службу у себя в келье. Он никогда, до самой смерти, не выпускал из рук четки и всегда перебирал их со сладчайшей молитвой Иисусовой.

Священноинок Сергий всемерно охранял себя от высокоумия и тщеславия, все в его жизни было благоговейно, неспешно, умерено. Он был чрезвычайно простым и добрым. Братия обители, прихожане, паломники видели в нем пастыря доброго, сердце которого было расширено для всех. Он согревал и утешал многих теплотою своей любви.

Это был великий подвижник, работающий Господеви, являвший всем истинный смысл и небесную красоту православного монашества. В нем видели крепкого стоятеля за Святую Русь и священника старого русского закала. Отец Сергий всегда был близок к людям, к их нуждам, был участлив в беседе, даже мог мягко ответить на шутку. А сколько ответной любви, радости, преданности, благодарности искрилось в очах, в выражении лиц православного русского народа, получавшего от него отраду и утешение!

Неудивительно, что такому доброму пастырю, бывшему простому деревенскому пареньку, ставшему безукоризненным монахом, скромным и благоговейным служителем алтаря Господня, которого все чтили и любили, была оказана великая честь: отличавшиеся особым благочестием Великие Князья Димитрий Константинович и его старший брат Константин Константинович со своим многочисленным семейством, часто бывавшие в Троице-Сергиевой пустыни на богослужениях, пригласили его совершать службы в храмах своих Стрельнинского и Павловского дворцов. В то время, когда патриархальное благочестие становилось большой редкостью даже в среде простолюдинов, а уж тем более в великосветских кругах, великокняжеский род Константиновичей являл собой трогательный пример православной религиозности, исключительной церковности и строгости нравов. После двухлетнего служения отца Сергия в дворцовых храмах Стрельны и Павловска, оценив его высокие духовные достоинства, и в первую очередь исключительную скромность и смирение, глубокую веру и ревность по Бозе, Великие Князья упросили его стать их духовником.

Батюшка поначалу отказывался, ссылаясь на свою богословскую неподготовленность, но после усердных просьб Константина Константиновича, его брата Димитрия и королевы эллинов Ольги Константиновны с их семьями вынужден был дать свое согласие. На протяжении 18 лет, с Пасхи 1900 года, он был заботливым и любящим духовным отцом, фактически членом семьи этой благочестивой и богобоязненной многочисленной ветви Дома Романовых. Только лишь раз он надолго расставался со своими любимцами и духовными питомцами, когда в 1904-1905 годах был послан военным священником в Манчжурию, в действующую армию, во время Русско-Японской войны. Любви и верности своим духовным детям их духовный отец никогда не скрывал. Даже много лет спустя, на допросах в ОГПУ, он откровенно говорил о своих теплых чувствах к Великим Князьям.

С 9 января 1902 года иеромонах Сергий на протяжении более 13 лет состоял ризничим Троице-Сергиевой пустыни. В его ведении находились все монастырские ценности. Заботами пастыря обитель украсилась новыми святынями и драгоценными пожертвованиями. Он украсил святые престолы и жертвенники мрамором и сделал мраморные ковчеги для находящихся в храмах пустыни частиц святых мощей. Прилагая попечение о благолепии и благоукрашении церковном, отец Сергий отдавал на это все получаемое им денежное содержание.

В 1901 году он был награжден набедренником, а 13 января 1904 года за "высокопримерное иноческое образцовое житие и усердное служение" был пожалован наперсным золотым крестом, выдаваемым от Святейшего Синода.

Великокняжеская семья Константиновичей отличалась широкой благотворительностью и милосердием. В этой святой деятельности отец Сергий принимал самое активное участие. Помимо этого, с 1904 года добротолюбец стал председателем правления православного благотворительного "Общества ревнителей веры и милосердия" при освященном им в 1903 году храме преподобномученика Андрея Критского. Добрый пастырь был также попечителем школы для сирот и благодетелем для одиноких старушек.

6 мая 1915 года по рекомендации ушедшего на покой по причине тяжелой болезни настоятеля Троице-Сергиевой пустыни и по ходатайству Петроградского митрополита Владимира иеромонах Сергий, который "с примерным усердием много лет проходил возлагавшиеся на него послушания", был назначен настоятелем родной обители с возведением его в сан архимандрита.

Тяготы его руководства Троице-Сергиевой пустынью совпали с тяготами времени Первой мировой войны. Кроме духовных забот и окормления многочисленной братии, человеколюбивый, милосердный и добродетельный отец архимандрит возложил на свои рамена попечительство о бездомных и странных, о бедных и нуждающихся в условиях голода и дороговизны, помогал фронту провизией и денежными средствами.

Вместе со всеми трудностями, которые с помощью Божией нес смиренный настоятель столичной обители, он, как патриот своего земного Отечества и верный подданный престола, имел и утешение неоднократно встречаться и беседовать с Государем. На Рождество 1916 года такая беседа была особенно продолжительной.

Известие о свержении Царя отец Сергий воспринял с огромным сожалением, скорбя за помазанника Божия. При всеобщем умопомрачении в обстояниях тех скорбных событий 1917 года, по светским понятиям малограмотный и необразованный архимандрит Троице-Сергиевой пустыни точно чувствовал, в какую бездну катится его Родина: "Только Помазанник Божий один может восстановить мир и любовь, только монархический строй может восстановить порядок в разоренной России". Оставаясь до конца своих дней искренним и убежденным монархистом, отец Сергий рассматривал Православие и Самодержавие в неразрывном единстве, как основные постулаты и святыни русского самопознания.

С революционными событиями начался в жизни этого великого православного русского исповедника и пламенного патриота долгий путь – путь страданий и лишений. Когда страшный стон стал нестись со всех концов России, он уже знал, что ему предстоит пройти все виды страданий, которые мог себе представить. И действительно, с этого времени для него наступило одно время года – время скорби, его постоянным положением стало положение смертника, обреченного на казнь.

Когда плодом лукавой деятельности богоборца и человеконенавистника стало потрясение всей земли русской путем свержения помазанника, он начал стремиться уничтожить и душу народа русского – Церковь святую, путем насаждения и влияния в Ней власти внутренних врагов, своих клеветников. И одного из таких он обрел в лице революционного архиерея епископа Антонина (Грановского), будущего вождя "Союза церковного возрождения" – самой радикально-чудовищной ветви обновленческого бесчинства. Этот деятель с марксистскими взглядами так проявил себя в свое время в революционных событиях 1905 года, что Святейший Синод вынужден был отправить его на покой и покаяние в Троице-Сергиеву пустынь. Но и здесь он продолжал сеять плевелы либерализма и терпимости взглядов. Тогда, еще будучи ризничим обители, отец Сергий всемерно старался оградить братию от пагубного влияния революционного владыки. Но когда тот отказался молиться за царя и даже объявил царский режим сатанинским, то терпеливый и долготерпеливый к немощам человеческим отец Сергий добился удаления смутьяна из монастыря. Всегда милостивый и многомилостивый, но свято следующий заповеди Апостола гнушаться врагами Божиими (2 Ин. 10–11), не допустил он, уже будучи архимандритом обители, Антонина и обратно, когда тот добивался возвращения туда на покой.

И вот, уже в марте 1917 года, злопамятливый кощунник и престолоненавистник Антонин (Грановский) собрался было собрать урожай там, где успел посеять свои плевелы. Он попытался возмутить некую часть монахов против своего настоятеля и с помощью гражданских комиссаров отстранить его от управления Троице-Сергиевой пустынью. Но по заступничеству основной братии и при поддержке архиепископа Гдовского Вениамина, который тогда управлял Петроградской епархией, архимандрит Сергий остался на своем послушании. Несмотря на происки богохульников, он ревностно продолжал служение святой обители, защищая ее от поползновений грабителей и разорителей, проводил свою жизнь, принося ее в жертву Господу терпением всех скорбей и лишений, непрестанною к Нему молитвою души, памятования о Нем с любовью и благодарностью за все Его милости – и скорби, и радости, жаждя спасения.

В июне 1917 года настоятель Троице-Сергиевой пустыни участвовал в съезде представителей мужских монастырей в Сергиевом Посаде, в июле огласил братии послание Святейшего Синода о предстоящем открытии Поместного Собора Всероссийской Православной Церкви, в августе принимал участие в избрании арихиепископа Гдовского Вениамина на Петроградскую кафедру.

Октябрьский переворот отец Сергий воспринял как тягчайшее бедствие для страны, означающее безвозвратную погибель прежней России. Те из Великих Князей – духовных чад архимандрита, – кто сразу же после революции не покинул Родину, были убиты большевиками; был расстрелян и особенно близкий отцу Сергию Великий Князь Димитрий Константинович. Уезжавшие в изгнание упрашивали своего духовного отца поехать с ними, но он явил пример доброго пастыря, который полагает душу свою за овцы, и не пожелал оставить братию обители в годину смуты. Он не мог не знать, что будет подвержен великим бедствиям, но также и знал, что в бедствиях душа еще более просвещается и обновляется (2 Кор. 4, 16-17).

Новые безбожные большевистские власти считали Церковь Патриарха Тихона не столько церковно-религиозной, сколько контрреволюционной и политической. Перед ними стояла задача: как можно скорее добиться прекращения Ее существования. Но большевистские главари сознавали невозможность быстрого достижения этой цели, что и побуждало их использовать послушным орудием в борьбе с Православной Церковью таких лиц, как Антонин (Грановский), пользовавшийся неизменными симпатиями нового советского общества.

Вновь начались открытые выступления против настоятеля Троице-Сергиевой пустыни, умножались злохуления, клеветы и нелепости против кристально чистого служителя алтаря Господня. В годину разрухи и гражданской войны подлинный воин Христов был окончательно изгнан из родной обители. Здесь уже ни верная своим обетам монашеская братия, ни сам митрополит Петроградский не могли встать на его защиту, поскольку отец Сергий не скрывал своей антипатии к преступному режиму и открыто благоговел перед страдальцами законного Дома Романовых.

Престарелый и немощный архимандрит, отдавший тридцать лет своей жизни служению Троице-Сергиевой пустыни, остался буквально на улице, без крова, "не имея где главу приклонити". Поначалу страдальца, по благословению митрополита Вениамина, временно приютила Александро-Невская Лавра, а в 1920 году архимандрит Сергий был приглашен служить настоятелем в приходскую церковь преподобномученика Андрея Критского, ранее принадлежавшую Троице-Сергиевой пустыни. Таким образом, его духовная связь с паствой не прервалась и по изгнании из родной обители.

Жители слободы и станции Сергиево, где поселился отец архимандрит, хорошо его помнили, а прихожане, знавшие и уважавшие его по трудам в "Обществе ревнителей веры и милосердия", помогли обустроиться на новом месте.

В тяжелую годину разрухи добрый пастырь сумел создать вокруг себя атмосферу теплого духовного общения. Многие обрели в нем учителя, помощника и утешителя на своем жизненном пути. Сам живя в крайне стесненных материальных условиях, он, тем не менее, проявлял настоящую заботу о бедных и больных. Его пастырско-благовестническая деятельность привлекала к нему огромное количество людей и принесла обильные плоды на духовной ниве, стала для многих фундаментом их доброй христианской жизни.

Во время изъятия церковных ценностей в 1922 году отец архимандрит стоял на позиции патриарха Тихона и считал, что достояние церковное должно быть нерушимо. В этой позорной компании он видел акт грубого насилия и произвола черной деятельности советской власти, тяжело скорбел пастырь и по убиенном Петроградском Святителе Вениамине. За это летом 1922 года он подвергался аресту. Его заключению поспособствовало и его нежелание мира с буйствовавшим тогда бесчинством деятелей обновленческого раскола, ибо он "искал прежде всего Царствия Божия и правды Его", а не земного благополучия и безопасности.

Многие потонули тогда в океане лжи, лицемерия, неискренности и фальши, не устояла и некогда изгнавшая своего настоятеля-исповедника монашеская братия Троице-Сергиевой пустыни. Но архимандрит Сергий среди этой стихии духовного растления стоял как столп и твердый защитник канонического строя Церкви, вследствие чего значительно возросло число его искренних почитателей.

Его сравнивали со звездой, которая будет светить людям еще долгие годы. Но, несмотря на это, в личном быту он продолжал отличаться не просто неприхотливостью, а нищетой. Не имея даже начального образования, богослужебный устав он знал так, как мало кто знал во всей Российской Церкви, и поэтому службы в Андреевском храме привлекали огромные толпы людей, которые приезжали сюда из Петрограда.

Неудивительно, что такой пастырь пользовался безграничным уважением и любовью православной паствы, которая считала его прозорливцем, многие говорили, что он читает мысли людей. Народ Божий, щедро одаренной всеобъемлющей любовью своего отца и учителя, желал видеть любимого пастыря и наставника в архиерейском сане и стал об этом ходатайствовать перед Патриархом. Архимандриту Сергию предстояло нести бремя апостольского служения, возлагавшееся на его старческие немощные рамена в столь исключительное время.

К гласу народа, выраженному в прошении, скрепленному многими тысячами подписей православных петроградцев, Первосвятитель отнесся как к гласу Божию. 23 ноября / 6 декабря Святитель Тихон лично возглавил хиротонию старца-архимандрита во епископа Нарвского. Сам много страдавший, мудрый Патриарх при напутствии новых архиереев всегда говорил: "Тебе не придется ведети что-либо ныне, как точию Христа и Сего распята". Насколько дальнозорок был Патриарх, владыке Сергию пришлось познать в первых же скорбях, сразу по возвращении из Москвы.

Петроградские архиереи вежливо игнорировали его, никуда не приглашали и с ним не сослужили, лукаво избегая его и до дерзости грубо о нем отзываясь. Все они, выходцы из дворянского и духовного сословия, имевшие академическое образование с учеными степенями, считали епископа Сергия, выходца из простой русской крестьянской среды, не имеющего даже начального образования, не ровней себе, откровенно смеялись над ним, называли архиереем-мужиком и монахом-невеждой.

Владыка продолжал смиренно служить в своей церкви преподобномученика Андрея Критского на станции Сергиево, ставшей его кафедральным храмом, где был избран почетным членом Приходского совета.

Ситуация несколько изменилась, когда в декабре 1925 года почти все викарии Петроградской епархии были арестованы. Вступивший в ее управление епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев) предложил епископу Сергию служить, "где он пожелает и куда его пригласят". Он нередко командировал владыку для богослужений в приходы, куда самому не хотелось или почему-либо казалось неудобным ехать. Особо благоволил Святитель-старец к Свято-Троицкому полковому собору бывшего лейб-гвардии Измайловского полка, поскольку шефом его в свое время был Великий Князь Константин Константинович; часто служил он также и в кафедральном храме Воскресения на Крови, с настоятелем которого протоиереем Василием Верюжским был в особо близких отношениях.

Несмотря на старческие немощи, обуревавшие его под великой ношей прожитых лет, владыка на службах выглядел достойно и величественно, особенно это ощущалось во время Божественной Литургии. Не любил он напряженно-громкого светского пения, всегда обращал внимание на то, чтобы служили все естественно, не увлекаясь силою голоса. Чтение им Святого Евангелия было удивительно четким, приятным, истовым. Проповедь его была всегда краткой, но внушенное Духом Господним святое слово "неученого" владыки было прекрасно, поучительно величаво в своей простоте и неизменно трогало и покоряло благоговейного слушателя. В каком бы храме ни появлялась светлая лазурь архиерейской мантии старца-епископа – неизменно на богослужении присутствовало огромное множество православного народа.

Многим запомнилось погребение одной из прихожанок храма преподобномученика Андрея Критского, которое совершал сам владыка. После отпевания епископ Сергий пожелал лично проводить усопшую к месту вечного упокоения на кладбище при Троице-Сергиевой пустыни. Когда похоронная процессия приблизилась к обители, навстречу вышли все ее насельники. Конечно же, монахи встречали не покойницу, а своего законного настоятеля; духовные чада ликовали при встрече со своим отцом, для них прошла долгая ночь разлуки и отчуждения, воссиял день общения и святой радости.

Архипастырское служение владыки Сергия знаменовалось не писанием резолюций и указов, а христианским душепастырством (1 Пет. 5, 2–3). Архиерейство его отличалось миролюбием, кротостью и твердостью, позиция его в то смутное для многострадальной Российской Церкви время была чистой и ясной, поскольку всегда опиралась на Евангелие.

В августе 1927 года крестное служение Святителя омрачилось происками управлявшего тогда Петроградской епархией епископа Николая (Ярушевича), который добился этого права на время отсутствия пребывавшего в ссылке законного архипастыря митрополита Иосифа. Николай действовал по отношению к своим собратьям-архиереям властно и бесцеремонно. И когда он стал поддерживать незаконно пребывавшего в Петрограде и строившего интриги против Святителя Иосифа с целью занять его кафедру архиепископа Алексия (Симанского), владыка Сергий не поддержал лукавых поползновений. Достойный архипастырь и истинный монах не мог отвернуться от Христа и встать на сторону того, кто совершил величайшее преступление против Церкви и митрополита Вениамина, оказав громаднейшую услугу обновленцам. Тогда Николай добился, чтобы бескомпромиссный и строго церковный владыка Сергий был уволен заместителем Патриаршего Местоблюстителя на покой, вопреки предшествовавшему этому беззаконию ходатайству петроградских архипастырей об оставлении епископа Нарвского в его звании. Скорбь Святителя усугублялась и тем, что он, вместе с ни чем не обоснованным отстранением от кафедры, переживал предательство, подобное тому, какое ему пришлось перенести в Троице-Сергиевой пустыни в 1919 году. Ведь он был чуть ли не единственным из петроградского духовенства, кто жалел и утешал епископа Николая в бытность того в ссылке, был с ним в переписке и поддерживал его из своего скудного достатка, сам оставаясь в нищете.

Но он, как и на всех путях своей многострадальной жизни, несмотря на все козни, продолжал совершать крестное служение свое в радости духовной, в величии божественном, поминая спасительные Страсти Господа своего, ощущая их благодатную сладость, а вместе и ополчение святых ангел окрест себя.

"Ветхий денми", скромный, простой, избегающий громкой славы архипастырь сразу же присоединился к зарождавшемуся движению православных иосифлян после появления кощунных плодов декларации митрополита Сергия. Он вместе с еще пятью архиереями подписал письмо, переданное заместителю Патриаршего Местоблюстителя делегацией петроградского духовенства и мирян, с обличением его предательства и измены Церкви.

13/26 декабря владыка Сергий, вместе со Святителем Гдовским Димитрием, подписал акт отделения от митрополита Сергия, не желая принять на свою душу подлости человеческой, тем более зная, что никакая измена от страданий все равно не избавит, чего и не избежали впоследствии сообщники ересиарха.

Епископ Николай (Ярушевич) запугивал Святителя Сергия угрозой запрещения от новоявленного советского синода, совместно организованного ставшими друзьями, подобно Ироду с Пилатом, заместителем местоблюстителя Сергием (Страгородским) и ведавшими религиозными вопросами в ГПУ Е. А. Тучковым.

Видя некоторую сдержанность владыки в беседе, Ярушевич поспешил доложить своему церковному и большевистскому начальству, что "епископ Сергий Дружинин отмежевывается от раздорников". В действительности же исповедник хорошо понимал, что наступило время умолкнуть и не спорить с любителями споров. Вообще мудрые любят смиренное молчание, а если нежелание диалога с отступником и можно было бы посчитать неким "малодушием", то, во всяком случае, покаяния нечестивцам он не приносил и оставался в единстве с истинно-православными исповедниками. Это можно видеть хотя бы из того, что уже на Рождество, то есть вскоре же после этой встречи, он совершал праздничную службу вместе со Святителем Димитрием Гдовским в соборе Воскресения на Крови, под сенью которого бился пульс нашей Церкви, нерушимо стоявшей в верности Христу Спасителю. Беседы же с протоиереями Феодором Андреевым, Василием Верюжским, Сергием Тихонравовым, владыкой Димитрием и особенно яркое письмо Святителя Иосифа еще более укрепили владыку в стойкости и единстве со своими единомышленниками. Да и нужно ли было убеждать человека, полагавшего, что "советская власть – власть безбожная, а поддерживать безбожную власть – это значит стать самому безбожником"?

Твердо стоя на защите Святого Православия, Святитель Сергий совершенно канонично не подчинился никаким беззаконным запрещениям от отступников Истины и продолжал священнодействовать с титулом епископа Нарвского. Он вошел в число руководителей Святой Церкви, верной своему Основателю. В Петрограде по причине ссылки Святителя Иосифа оставалось два истинных епископа – Димитрий Гдовский и Сергий Нарвский. О высоком духовном авторитете Святителя Сергия среди хранителей Святого Православия свидетельствует уже то, что у него исповедовался и духовно окормлялся духовник всего иосифлянского духовенства отец Сергий Тихомиров. Владыка так же, как многолетний подвижник на иноческой стезе, был признан духовным руководителем большинства монашествующих епархии и часто совершал монашеские постриги. 12 октября 1928 года он вместе со Святителем Димитрием совершил тайную хиротонию епископа Максима (Житиленко), а также нескольких других тайных епископов.

По воскресеньям и большим церковным праздникам два истинных святителя, будущие священномученики Димитрий и Сергий, служили в храме Воскресения на Крови. Эти службы были отрадой, живительной неземной трапезой, питающей души верных петроградцев. В прочие дни владыка Сергий имел пребывание и продолжал служить при своем храме преподобномученика Андрея Критского, за который ему пришлось выдержать борьбу, поскольку священник этого храма, смутив некоторую часть прихожан, был склонен оставить Истинное Православие и перейти к сергианам. Однако, при помощи протоиерея Измаила Рождественского, замечательного пастыря, вдохновенного проповедника и одного из самых ревностных иосифлян, владыке удалось отстоять приход Церкви Андрея Критского в Правоверии, а смутьяна удалить.

12 октября 1929 года был арестован Святитель Димитрий Гдовский, и владыка Сергий получил благословение митрополита Иосифа встать у кормила церковного. На его рамена возлегло бремя общего руководства истинно-православными всей страны. Он рукополагал в священники, возводил в архимандриты и назначал на приходы иосифлян не только для Петроградской епархии, но и для Ярославля, Костромы, Углича, Москвы, Серпухова, Харькова, Вятки, Вологды и других близких и отдаленных мест. Крест этого тяжелого, в буквальном смысле Голгофского, служения ему помогал нести епископ Каргопольский Василий (Докторов).

В благодатном контакте и духовном общении со Святителем Сергием в то время были архиереи: Глазовский Виктор (Островидов), Яранский Нектарий (Трезвинский), Козловский Алексий (Буй), Угличский Серафим (Самойлович), Майкопский Варлаам (Лазаренко), Старобельский Павел (Кратиров), Бахмутский Иосаф (Попов). Владыка принял в общение епископа Ижевского Сипезия (Зарубика) с его епархией, Старо-Ладожский женский, Макарьевскую пустынь под Любанью, Свято-Троицкий Зеленецкий мужские монастыри, а так же большое количество приходов и общин из разных областей страны. Число истинно-православных стремительно возросло. Верный Господу Святитель Нарвский вел свою паству не только в Его земную, но и Небесную Обитель, недоступную никаким козням лукавых слуг зла и врагов Христова мира, правды и Имени. Не познавший богословских наук, а после обновленческих и особенно сергианских бесчиний имевший все основания вообще не придавать значимой цены учености, подвижник имел высшее образование духа и Духом Святым питал свою паству, ибо, по словам преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, "благодать далеко менее всего можно защищать пышными словами и говорливым состязанием, диалектическими силлогизмами и красноречием Цицерона".

Но и это служение владыка Сергий проходил не без скорбей. Некоторая часть особо ревностных и радикальных представителей Истинно-Православной Церкви считала его слишком умеренным, мягким и конформистски настроенным. К тому же после ареста архиепископа Димитрия все были удивлены, что заключению не подвергся владыка Сергий, и его стали бояться, считая, что он продался ГПУ. Однако сам святитель Иосиф 13/26 июля 1930 года писал им: "Ни в малейшей степени не следует считать достойнейших моих собратий: Епископа Сергия Нарвского и Епископа Василия Каргопольского отступившими в чем-либо от чистоты Православия. Я с ними и они со мною, и значит те, кто не с ними, – те и не со мною".

Насколько безосновательными были опасения некоторой части ревнителей, и насколько провидящим было духовное око священномученика Иосифа Петроградского, можно убедиться уже из первых же протоколов допросов владыки Сергия после его ареста 7 декабря 1930 года. Святитель так откровенно и горячо обличал новоявленный сергианский синод, его беспринципное кувыркание перед большевиками и постыдные услуги им, его вступление в блок с антихристом, каковым он и считал советское руководство, насильственное внедрение реформ вопреки канонам Церкви, что поражены были даже следователи ОГПУ.

Такой резкий тон и гневное осуждение беззаконников вообще были несвойственны для Святителя Сергия. Он считал, что легко стать фарисеем, когда сравниваешь себя с мытарями, прелюбодеями и другими грешниками, и лучше быть мытарем – всегда скажешь: "Боже, милостив буди мне грешному", если сравнить себя с пророками, а тем более с Пресвятой Богородицею или апостолами, мучениками и преподобными подвижниками. Но здесь ответы Святителя видимо объясняются его любовью к Истине, согласованностью с Евангелием, ибо и наш Божественный Спаситель именно так говорил с книжниками и фарисеями, а святители Василий Великий, Иоанн Златоуст и Николай Мирликийский далеко не полюбовно и ласково обличали попирателей Правды. Допрашивавший владыку чекист настолько восхищался смелостью и твердостью исповедника, что и позже, на других допросах говорил: "Мы умеем уважать врагов. Вот епископ Сергий Дружинин прямо говорит: "Я не верю вам! Счастливой жизни на земле вы без Бога не построите". Вот таких врагов мы уважаем".

Престарелого и немощного Святителя приговорили к тюремному заключению и отправили в Ярославскую тюрьму особого назначения, располагающуюся в оскверненном Толгском монастыре, куда он прибыл в декабре 1931 года. Здесь он терпел горькие узы вместе со своими собратьями-исповедниками архиепископом Димитрием Гдовским и епископом Василием Каргопольским. "Во псалмах и пениях и песнях духовных" они укрепляли друг друга каждый высотою своего духа, утешали себя воспоминанием Страстного подвига Христа Спасителя, скорбели о чадах своих духовных, оставшихся в грозе и буре испытаний. Их внутренняя духовная жизнь дышала молитвою, благодатным общением с Богом, всецелым преданием себя воле Господней.

Здесь, в Ярославском политизоляторе Промыслом Божиим была проведена граница земному бытию священномученика Димитрия, свершилась тайна перехода этого великого человека из обращенной богоборцами в тюрьму святой обители Божией Матери в вечную и нетленную обитель Отца Небесного. Существует благочестивое предание, что епископ Димитрий умер на руках владыки Сергия. Однако, учитывая тот факт, что все заключенное в Ярославской тюрьме духовенство содержалось во Введенском соборе Толгского монастыря, превращенную в одну общую камеру с деревянными многоярусными нарами до самых сводов древнего храма, это предание стоит скорее считать одним из эпизодов святого жития этих духовных столпов Истинного Православия. Оба они остаются яркими маяками, лучи которых просвещают верных чад Святой Церкви.

Земля в окрестности поруганной и оскверненной Толгской обители приняла свою дань и сокрыла в своих недрах в неведомой могиле истинного Святителя Церкви Божией священномученика Димитрия, а его собрат продолжал подвиг смиренного терпения уз и скорбей, принимая их как милость Божию, зная, что увенчает за них Господь верных рабов Своих (2 Кор. 4, 17).

После окончания срока заключения власти приговорили убеленного сединами, сраженного болезнями, изнуренного тяжестью страданий старца-епископа к ссылке в Марийскую автономную область, где он и обрел свое последнее пристанище. С неслыханной жестокостью больного старика, обессиленного беспрерывными тюрьмами на протяжении многих лет, отправили по этапу и выгрузили в Йошкар-Оле в декабре 1935 года. При этом по дороге изнемогающего в немощах мученика всего обобрали, и он чуть не замерз без одежды.

Его приютили монахини закрытого Царевококшайского монастыря, в то время сами бедствовавшие в нищете в утлой лачуге. Но Святитель не терял присутствия духа. Совершая богослужения на дому и духовно окормляя православных христиан, он продолжал свое архипастырское служение, став опорой и поддержкой для многих, не только жителей города, но и верных других районов Марийской области и Вятского края. Приезжали к нему и духовные чада из родного Петрограда. Он остался памятен очень многим своими поразительными духовными дарами. Владыка был в постоянном молитвенном напряжении. Когда сгорбленный, бледный, изможденный, еле двигающийся старец делал земные поклоны на суставах его пальцев были большие мозоли. Хотя на лице его была усталость, оно всегда было ясным и светлым, всех приходящих принимал Святитель с улыбкой и любовью. До конца своей страдальческой жизни он оставался чрезвычайно милостивым и добрым.

Летом 1937 года Святителя посетил духовный собрат – проживавший на поселении в Козьмодемьянске один из самых непримиримых противников декларации митрополита Сергия епископ Иларион (Бельский). Поддерживал страдалец и духовную связь с местным иосифлянским духовенством.

Но были посещения и иного рода. В феврале 1937 года к истинному архиерею Христову с предложением примириться с заместителем патриаршего местоблюстителя дважды приходил местный сергианский епископ Варлаам. Владыка пообещал ему "списаться с профессорами" и поступить так, как они посоветуют. Но, видимо, его слова имели сокровенный смысл – "профессорами" для него были Святые каноны и творения отцов Церкви. Вообще, учитывая чудовищный произвол сергианского угодничества "внешним" и предательства Церкви интересам безбожников, вполне справедливо предположить, что эти "братские" визиты могли быть оперативным заданием всем известного и всемогущего тогда ведомства. Теперь уже невозможно скрыть тот факт, что среди сподручных "хитрейшего" (Быт. 3, 1; Еф. 4, 14–15) имелся огромный процент откровенных карьеристов и сексотов, сотрудничавших с ОГПУ–НКВД.

И арестован-то был Святитель по доносу сергианского попа, который извещал столь любезные ему органы: "Дружинин Сергий… окружил себя наиболее реакционной частью духовенства и монашествующих – церковно-сектантским элементам и, начиная с 1935 года по настоящее время, ведет активную к.-р. организационно-пропагандистскую работу по сколачиванию и объединению к.-р. групп церковников, последователей ИПЦ, используя для этого свой прошлый "авторитет" епископа, духовника дома Романовых…"

Владыку Сергия схватили у него на квартире 7 сентября 1937 года. Он уже знал, что поднялся на вершину своей Голгофы, куда достойно донес свой крест. Мученик с такой силой при своем монашеском постриге восприял слова Христа Спасителя: "Иже не примет креста своего и вслед Мене грядет, несть Мене достоин" (Мф. 10, 38), что свой обет следовать этому евангельскому призыву доказал всей своей жизнью. Он своим горячим, пылким сердцем всю жизнь свидетельствовал Истину и поэтому был готов с радостью умереть за Христа.

17 сентября на десятый день после ареста в 19 часов всегда бдящий блаженный раб со светильником, полным благоуханного елея, встретил грядущего Жениха и с восторгом духовным узрел чертог украшенный. В подвале Йошкар-Олинской тюрьмы зашло светило нашей Церкви за горизонт времени. Какую песнь благодарности и славы можно сложить тому, кого не смогли поколебать никакие адские силы? Контрольным выстрелом в затылок великого праведника поставлена точка его земного бытия, пройденного под промыслительной Десницей Божией, засвидетельствованного исповеданием, страданием и кровью. Тело его зарыто в безвестной общей траншее в нескольких верстах от Йошкар-Олы, в светлом сосновом бору, неподалеку от чистого лесного озера.

Высок и пленительно прекрасен духовный образ этого истинного священносужителя и церковного деятеля, примером для которого являлся сам великий Апостол языков. Он пишет: "Отвергнувши постыдные дела, не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия, а, открывая истину, предоставляем себя совести всякого человека пред Богом" (2 Кор. 4, 1–2).

Святитель никому ни в чем не полагал претыкания, чтобы не было порицаемо служение, но во всем являл себя как служитель Божий в великом терпении, в бедствиях, в нуждах и тесных обстоятельствах, в темницах и изгнаниях, в трудах, в бдениях и постах, в чистоте и благодушии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: его называли раскольником, но он был верен Истине (2 Кор. 6, 3–8). Своею нищетою обогатил он многих, ничего не имея, всем обладал. Сердце его было расширено для всех, нам всем и ныне не тесно в нем (2 Кор. 6, 10–12).

Литература:

1.Священномученик Иосиф, Митрополит Петроградский: Жизнеописание и труды / Состав. М.С. Сахаров и Л. Е. Сикорская. – СПб.: Кифа, 2006.

2.Священномученик Димитрий, архиепископ Гдовский: Жизнеописания и документы / Сост. Л.Е. Сикорская. – М.: Братонеж, 2008.

3.Священномученик Сергий, епископ Нарвский; Василий, епископ Каргопольский; Иларион, епископ Поречский. Тайное служение иосифлян. Жизнеописания и документы / Сост. Л.Е. Сикорская. – М.: Братонеж, 2009.

4.Шкаровский М.В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб., 1999.

5.Шкаровский М.В. Судьбы иосифлянских пастырей. СПб.: Сатис, Держава, 2006.

6.Погасий А. Церковные расколы в российском православии XIV– начала ХХ веков. Казань, 2009.

7.Антонин (Грановский) // Православная Энциклопедия. Том 2.

8.Яснополь В.Н. Счастливый случай: Воспоминания. Нижний Новгород, 2004.

9.Митрополит Владимир. Обитель северной столицы. Свято-Троицкая Сергиева пустынь. Исторический очерк. СПб., 2002.

10.Коняев Н. "Талант к Православию". Приходская жизнь (храм во имя преподобномученика Андрея Критского и святой праведный Иоанн Кронштадский). СПб., 2002.

Источник: Вертоградъ № 1(99), январь-май 2010